ПОЭЗИЯ (ОЛЕГ ЗЁМА)

Как неслучайна смерть поэта.

Искал ее великий дар.

В груди давно пылал пожар.

И смерти нить была уж вдета.

Молва ползла и как удав душила,

И от судьбы жестокой не уйти.

Нет счастья, нет и не найти...

Судьба ж на грех мундир пошила.

Унял бы все любимый край,

Где мог трудов он лить бладенство.

Но Натали? О, Муза совершенства,

Могла ль она оставить знатный «рай»?

Могла. Упрямством не грешна.

Но как назначить в жертвоприношение

Блистательное, милое видение?

Понять, позвать сама была должна.

Друзья любили, он их как любил!

Но недопоняли всей тяжести, всей боли.

Желание покоя, жажду воли

Лишь разжигал мирок пустых светил.

Как неслучайна смерть поэта.

В судьбе жестокой капля всех.

Вошедший гостем в мир утех,

Чужим томился в жизни Света.

Униженный и оскорбленный,

Всей благородностью души

Восстал проть подлой травли-лжи...

Погиб. Ушел не побежденный.

В предсмертной муке он простил врагов,

Пославших смерть, не ведающих жизни.

Всего себя он посвятил отчизне

Добра великой... К чести дураков.

Так быстро уходят июльские дни.

Не встретились мы этой чудной порою.

Мне жаль эти ночи, с тобою они

Все связаны были моею мечтою.

Куда-то плывут, спешат облака.

Прохладные ночи и жаркие полдни.

Я так далеко, ты так далека,

Но я тебя помню и ты меня помни.

Горит, догорает надежды закат,

Усталое лето здравствует осень,

Расстроено небо, мой осыпался сад,

Ах, сердце, лишь сердце все еще просит.

Куда-то летят, спешат журавли.

Холодные ночи, прохладные полдни.

Я уже не зову и ты не зови,

Но я тебя помню и ты меня помни...

Молится и молится

Бабка утром рано,

Шепчет Богородице.

Всех упомнить надо.

И Сережу с Колею,

Гришу, Михаила.

Жен их: Таню с Галею,

Лизу, Катерину.

Тоню сердобольную

И внучаток малых.

Слышу «богомольную»

С губ ее усталых.

Образам поклониться,

Поцелует крест.

С печи мне все видится.

Всех упомнил перст.

«Ты не спишь, сахАрный мой,

Аль приснилось худо?

Глянь, какой несу удой,

Будешь что ли?» - «Буду».

Отхлебнул и снова спать,

Благо тепла печка,

Только сну уже не «взять»

Моего сердечка...

И мычит, как водится,

Утром ранним стадо.

Тихая околица -

«Красная Поляна».

«Испекла оладушков,

С маслом постным кушай» -

Добрый голос бабушкин

Слушал бы да слушал.

Только я уже кручу

По полям педали,

На Борзовку заверчу,

В Курмыше видали.

В Голянищево, да в Клин,

Нам везде дорога.

Мчим за хлебом в магазин

С Паткиным Серегой.

Дышится и любится

В памяти счастливой.

На лампадке светится

Огонёк игривый.

Молится и молится

Бабка утром рано,

Шепчет Богородице.

Всех упомнить надо.

Сбудется, не сбудется

У мечты наивной:

Возродится, срубится

Домик наш старинный.

Мне нужно было извиниться,

А я ушел, под нос бубня.

Кориться буду я, казниться,

Как гнев изыйдет из меня.

И сколько раз твердил себе,

Когда случалось это раньше:

«Ну промолчи, тебе ль в вине

Всех обобщать в жестокой фальши».

Да, нужно было извиниться,

Но я ушел и горько мне.

Иначе все могло случиться,

Но гордость снова «на коне».

Старо учение о прощении,

Но время темп затмил урок.

Гордо ли стало самомнение?

Иль это статуса порок?

Зачем ответил грубым словом?

На тот вопрос простой ответ.

И стыдно пред тобой, пред Богом.

Вопросов глупых просто нет.

И сколько раз я слушал всласть:

«Не извиняйся, не проси».

И принимал за силу слабость,

Не говоря тебе «прости».

Мне нужно было извиниться.

Не поздно и сейчас. Смелей!

Стараться надо сторониться

От слов мирских «Просить не смей!»

И в вечном поиске мелькают города.

Жизнь только миг; уходит, мчится время.

Стоят в депо пустые поезда.

Покой и отдых только слабым бремя.

***

На сто процентов заполночь к рассвету.

Успел иль нет уснуть... Пора, беги!

Не стоит твоя жизнь гроша и цента,

Не видит «гений» без труда ни зги.

В труде весь «гений», да в сердечной боли,

В поту кипучем, слезах на глазах,

Но жизни тракт вдруг стал широким полем,

Ручьем весны гремя в людских сердцах.

Тот, кто нашел себя воистину Колумб.

Есть смысл, любовь, заветная мечта...

В актерстве кто-то, кто в возделке клумб,

Кто в детях, кто в молитвах у креста.

О, Александр! К тебе сие послание!

Звенит ручей твоей шальной весны,

И где бы ни был ты, живо сияние

Твоей не меркнущей, такой родной звезды.

Ты уезжаешь навсегда к другим рассветам,

Но в каждом ты сейчас. Так будем жить!

И верно, что никто на свете этом

Шальной весны твоей не хочет позабыть.

***

И в вечном поиске мелькают города.

Жизнь только миг; ты прибавляешь скорость.

Могильной передышки пустота

Отправит в путь, в твой вечный путь, твой поезд.

Ходит-бродит вдоль тропинок

Синеглазый паренек

Средь травинок и былинок,

И красив он, и высок.

По полям златым, по нивам

От оврага до леска

Ходит-бродит, ищет милый,

А в груди его тоска.

У него в руках гитара

С семирезного листа.

И вдыхает томно шмара -

Лебеда из-под куста.

Но не ей он песни тянет,

О другой тоска поет,

Не о ней под солнцем вянет,

Для другой с росой встает.

А другая та в неволе,

Вьюну в жены отдана.

Незавидной ее доле

Рада разве лебеда.

«Осьминог» проклятый душит

Васильковую любовь.

«Осьмирук» сжимает душу,

Пьет ромашковую кровь.

Раздарил свои объятья,

Кольцевал немало дам…

Что невольные проклятья

Наглым щупальцам-рукам?!

Ходит-бродит вдоль тропинок

Синеглазый Василек.

То на свадьбу, то с поминок;

Одинокий паренек.

Сказала звездочка мне: «Здравствуй и прощай!» -

И покатилась к горизонту, тая.

В тускнеющем мерцании «Загадай!» -

Кричала мне, кричала, утихая.

«В твоей ли смерти мне желать любви?

Твоя ли гибель принесет мне счастье?»

Я загадал и крикнул ей: «Живи!

Гори, сияй, сквозь все мои ненастья!»

С тех пор прошло немало лет.

Звезда моя горит мерцаньем жизни.

Мой путевод льет добрый, нежный свет,

То ярким счастьем, то печалью тризны.

Над самым горизонтом есть звезда,

Мой оберег, чистейшей слезы муза.

Несут ли крылья, мчат ли поезда,

В окне она - милейшая «обуза».

Плывет, качается последний «пароход»

По небу синему, по небу голубому.

На пристани «Земля» смешной народ

Кричит и машет облаку немому.

Гудок молчит, не слышен шум волны,

И легок ход его, и трюмы пусты,

Борта его бесформенно вольны,

И капитан седой - угрюмый, грустный.

Который рейс и всё порожняком,

Хотя желающих немало «оторваться».

У каждого багаж особняком -

Тяжелый грех, с которым не подняться.

«Быть может скоро» - думал капитан, -

«Пойду еще раз этим курсом…

На пристани «Земля» сейчас аврал…

Куда их, ну куда? С таким ресурсом…»

Хорошие слова нас делают добрей,

Лишь теплые слова нас обогреют в стужу,

Не выпускайте зло свое наружу,

Ругая, не кричите на детей.

Не говорите скверно «за глаза»,

Пусть неприятен он, но все же промолчите.

И пред врагом спокойно говорите,

Пусть режут уши криком голоса.

От слов любви ей стал и мир милей,

И нежные слова в миг растопили лед.

Где не помогут ни бинты, ни йод,

Есть добрые слова, они лекарств сильней.

Не говорите громко в тишине,

Не говорите, не тревожьте душу;

Ее полет к мечте я не нарушу,

И Вы же будьте так добры ко мне…

Талая вода стекала с гор

И вела случайный разговор,

Звонкий голосок её певучий

Склоны оглашал высокой кручи.

Говорила камню, как он тверд,

И текли слова ее, как мед,

Гладила его бока волной,

Да звала, манила за собой.

И бежало время ручейком;

Камень уж рассыпался песком;

И лежит в глуби на дне морском

Золотой тоскою о былом…